Форма всех новых высотных зданий

Форма всех новых высотных зданий основывалась на несколь­ких общих принципах: ярусном построении композиции, вписан­ной в пирамидальные очертания; массивности, используемой для активного развития пластики; включении исторических аллюзий. Эти принципы должны были связать московские небоскребы с тра­дициями архитектуры Москвы. Как бы ни относиться к историцизму архитектуры московских небоскребов рубежа 1940-1950-х гг., они внесли в восприятие го­родской среды осмысленную структурность. Вторжение этих круп­ных объектов возвратило облику Москвы некоторые топологиче­ские свойства, поддерживавшиеся на протяжении веков, но стертые относительно недавними коллизиями урбанизации. Размещение их показало, что город воспринимался как связная система. Популистские утопии сталинского времени не были соотнесе­ны с динамикой социальных процессов и реальными потребностя­ми. Нараставшее напряжение разрешилось в 1954-1955 гг. серией хрущевских реформ строительства. Рассеявшиеся миражи обнажи­ли суровые реалии жилищного дефицита, близившегося к социаль­ной катастрофе, и градостроительного хаоса за ширмами парадно­представительной застройки магистралей. «Столичность» москов­ской архитектуры 1930-1940-х гг. оказалась соседствующей во временном измерении с лагерями Воркуты и Колымы. Этические импульсы разоблачений, начатых Хрущевым, вызвали эмоциональ­ное отторжение утопии, ассоциировавшейся со сталинщиной.

Хрущев, разогнавший миражи, не смог преодолеть метастазы сталинщины в себе самом. Его нетерпеливая уверенность в том, что Вождь знает лучше, обратилась и на архитектуру. Последовал стремительный обвал решительных, но поспешных мер, направ­ленных на подчинение архитектуры строительной технологии. Цель подчинялась наличным средствам. Директивно учрежденный технологизм не был следствием чистой практичности, как не был и сознательной инверсией утопий сталинизма. Его жесткость отрази­ла черты собственной утопии Хрущева — победа коммунизма к 1980 г., модель которого следовала суровому уравнительству то ли ранних социальных утопий , то ли утопий военного коммунизма.